В богослужебной византийской поэзии удивляет не столько игра слов и смыслов с филигранностью рифмы и ритма - это, увы, неуловимо для русского уха, - сколько глубокое исполнение заповеди Христовой: "Исследуйте Писания, ибо вы думаете чрез них иметь жизнь вечную; а они свидетельствуют о Мне" (Ин. 5:39). Богочеловек говорил о Писаниях ветхозаветных - других в Его время еще не было. И Сам Он начал Свою проповедь в синагоге, прочитав слова из книги Исайи пророка.
"Ему подали книгу пророка Исаии; и Он, раскрыв книгу, нашел место, где было написано: Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня благовествовать нищим, и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу, проповедовать лето Господне благоприятное. И, закрыв книгу и отдав служителю, сел; и глаза всех в синагоге были устремлены на Него" (Лк. 4:17-21).
В Своем служении Христос Спаситель многократно указывает на то, что "ныне исполнилось Писание сие, слышанное вами"- о Кресте Его и Славе (Лк. 4:21).Уже по Воскресении Своем Он толкует Писания ученикам на Эммаусской дороге, зажигая их сердца. Он, став по Воскресении Своем посреде апостолов, отверзает им ум к разумению Писаний (Лк. 24:45).
Удивительные открытия ожидают читающего богослужебные книги. Гимнографы, авторы богослужебных текстов, были дивными богословами и искусными поэтами. Они унаследовали апостольскую традицию чтения Ветхого Завета в свете Нового - ведь "поэт" по-гречески означает и пророка, а "богословом" зовется не ученый, написавший множество книг, а тот, кто имеет опыт Встречи с Богом Живым. Непонятные и непонятые слова гимнографов отсылают нас зачастую к дивным и страшным ветхозаветным прообразам дел Христовых. Типологическое - прообразовательное - толкование Писания, такое характерное для православной мысли, пронизывает всю богослужебную поэзию, соединяя видения пророков и проповедь апостолов.
Не хотелось бы повторять такие общеизвестные примеры, как Великий канон Андрея Критского, в ткань которого вплелись практически все образы Священной истории Ветхого и Нового Заветов, и Пасхальный канон Иоанна Дамаскина, построенный на последних главах книги пророка Исайи. Образы рассеяны по Октоиху, Триодям, Минеям… В этих книгах нет ссылок, нет параллельных мест, а жаль - мы уже не подражаем Отцам, считавших знание текста Писаний само собой разумеющимся делом, и не всегда можем понять, какое место - или чаще, места - Священного Писания вдохновляет гимнографа, поющего о Тайне Христа Бога.
В службах Страстной Седмицы, рядом с "поющими, вопиющими, взывающими и глаголющими" словами о пригвождении Того, Кто разделил море жезлом Моисея, и о напоении желчью Того, Кто, словно дождь, послал манну страннику и беглецу Израилю, есть такие строки:
"Своего Агнца Агница зрящи к заколению влекома,
последоваше Мариа простертыми власы со инеми женами, сия вопиюще:
Камо идеши, Чадо?
Чесо ради скорое течение совершаеши?
Еда другий брак паки есть в Кане Галилейстей,
и тамо ныне тщишися,
да от воды им вино сотвориши?
Иду ли с Тобою Чадо, или паче пожду Тебе?
Даждь Ми слово, Слове, не молча мимоиди Мене,
Чисту соблюди мя:
Ты бо еси Сын и Бог Мой".
Вот к каким строкам Ветхого Завета отсылает поэт-гимнограф ум и молитвенное созерцание внимающих этому в высшей степени драматичному гимну: "И явился ему [Аврааму] Господь у дубравы Мамре, когда он сидел при входе в шатер, во время зноя дневного. Он возвел очи свои и взглянул, и вот, три мужа стоят против него. Увидев, он побежал навстречу им от входа в шатер и поклонился до земли, и сказал: Владыка! если я обрел благоволение пред очами Твоими, не пройди мимо раба Твоего; и принесут немного воды, и омоют ноги ваши; и отдохните под сим деревом, а я принесу хлеба, и вы подкрепите сердца ваши; потом пойдите; так как вы идете мимо раба вашего. Они сказали: сделай так, как говоришь. (…) И они ели. И сказали ему: где Сарра, жена твоя? Он отвечал: здесь, в шатре. И сказал [один из них]: Я опять буду у тебя в это же время, и будет сын у Сарры, жены твоей. А Сарра слушала у входа в шатер, сзади его. (…) Сарра внутренно рассмеялась, сказав: мне ли, когда я состарилась, иметь сие утешение? (Быт. 18:3-12)
Где Господь Бог Авраама - Он Самый (4 Цар. 2:14)? Он, Тот же Самый, что говорил с Авраамом и даровал Сарре сына, во исполнение обетования, теперь - опять ради совершенного исполнения Своего обетования, - родившись от дщери Авраама, грядет на Крест. Уже не Елисей будет рвать на себе одежду, но беззаконный первосвященник, осуждая Его на Крест, и совлечен с Него будет хитон, и словно от удара милоти Илииной расступятся воды Иордана.
В давние времена Бог не допустил жертвенной смерти Исаака. Он говори к древним устами пророков, но не выговаривал всех тайн Своих - вернее, единственной Тайны Креста. Теперь же Он "все сказал нам в Сыне" - "toutoon elalesen" (Евр. 1:2). Бог явился во плоти (1 Тим. 3:16). Тайна, начавшая в день Благовещения.
Об этом возглас другого, Рождественского гимна - "таинство странное вижу и преславное". Преславное буквально - "парадоксальное", и как это точно отражает явление Бога людям во Христе! "Как там (на горе Мория) словом (Божиим) произведено овча, так в Деве Слово стало плотию. И как овча было привязано в саду, так и Единородный пригвожден ко кресту. Посему-то Исаия взывал, говоря: яко овча на заколение ведеся безгласен (Ис. 53:7). А также Господь сказал иудеям: Авраам отец ваш вожделевал видети день Мой, и виде и возрадовася; то есть, видел день страдания в образе Исаака на горе святой".
(Преподобный Ефрем Сирин. Слово о Аврааме и Исааке.)
Итак - пришел час. Бог Авраамов, Исааков и Иаковль в Иисусе из Назарета странствует ко Кресту. Но Он теперь проходит мимо, минует Матерь Свою - Ей не иметь даже и этого утешения. Он, Сын Ее - Жертва, Он, Бог Ее - и Жрец, и Он уже Ей не принадлежит.
Авраам видел день его, и видел, и возрадовался (Ин. 8:56) - и се, здесь более Авраама и Сарры. Она, Мариам, Матерь Света, Мать Агнца, способна понести более Авраама и Сарры, вместо сына которых заклан был агнец из сада Савек. Ни Авраам, ни Сарра не видели более Исаака. Они, принеся его в жертву, лишились его. Это лишь слабый образ того, как лишается Сына Мариам, Мать Его - и такова вся жизнь Ее - от слов Иисуса в Кане, отдаляющих Ее, до слов Его на Кресте: "Жено, се, сын Твой" (Ин. 19:26), с которым Он отдает Ее Иоанну.
На браке в Кане Иисус, претворяя воду в водоносах в вино, дает знамение того, что ритуальные омовения прекращаются; в Иерусалиме Он изгоняет из храма торгующих и продающих жертвенных животных, знаменуя то, что пришло время Единственной Жертвы, которой Он скоро станет. На Кресте Он совершает все до конца.
Он не принадлежит Матери, принявшей этот путь в день Благовещения. Не принадлежит Ей - Он идет путем Жертвы, принадлежащей только Богу. Не принадлежит - хотя только Она могла бы идти за Ним, куда бы Он ни пошел - еще до того, как Дух дал силы на это мученикам Его. Она умерла вместе с Ним, как Сарра, умершая от горя в день связания Исаака. Авраам более не увидел сына своего в земной жизни - и Мария не увидела более земного Иисуса, ушедшего в смерть...
Земная жизнь Матери Иисуса закончилась с погребением Иисуса - "Хотела бых с Тобою умрети, Пречистая глаголаше: не терплю бо без дыхания мертва Тя видети (…) Ни от Гроба Твоего востану, Чадо Мое, ни слезы точащи престану Раба Твоя, дондеже и Аз сниду во ад: не могу бо терпети разлучения Моего, Сыне Мой. (…) не оставлю Еro единаго, зде же умру, и спогребуся Ему".
+++
"Мученичество" - по-гречески "мартирия", свидетельство. "Вы же - свидетели сему" (Лк. 24:48) говорит Воскресший Христос ученикам перед Своим Вознесением. Вы - мартиры. Вы - мученики. Иного не дано.
Христианское "свидетельство сему" перед лицом страдания - своего и чужого, воспринимаемого как свое, шире, чем просто смерть. И это мы видим на примере мучеников, любящих тех "чужих", с кем свела их жизнь в последние часы, - стражников, судей, сокамерников, наконец, палачей. Любовь, переплавляющая все в новое творение, изливается из их сердца и порой преображает сердца тех, кто равнодушен к Евангелию. Увидев живое Евангелие, продолжение Евхаристии, которое можно видеть на месте пыток и казней христианина, эти люди видят что-то глубоко убедительное для себя, видят ту правду, которую они считали невозможной, неосуществимой и небывалой в этом мире. И это отчасти так - эта правда верности Бога до смерти, это парадоксальное Царство, унижающееся и не унижаемое в служении миру - не от мира сего. Оно исцеляет мир, страдающий во зле, светит ему - и гибнет в нем.
Он был им чужой, они смеялись, и, быть, может, убили его - но они не были чужими ему, потому что он был вместе со Христом, которому они тоже чужими не были. Мартир исполнял дело Любимого им - являя Его в своих страданиях, он показывал, что, вопреки всему, вопреки всякой безнадежности, надежда есть. Христово дело - спасать, и дело мартира - неотделимо от дела Христа, им возлюбленного навек. Но, по законам падшего мира, чтобы в полной мере объяснить и обнять любовью, надо, отдавшись бесстрашно слепой силе тления, пойти вслед за Христом, убитым и умершим, и умереть по-настоящему. Мы умираем для того, чтобы было видно, что мы живы. Иначе этого - не видно… Жизнь мартира, умершего для мира - умершего со Христом за жизнь мира одной с Ним жертвой, разделенной с Ним Евхаристией, - жизнь его, жизнь христианина сокровенна, сокрыта вместе с жизнью Христа - в Боге.
И на смерти мучеников, как на исполнившейся Евхаристии, вопреки всему, появляется, пробиваясь, как маленький феникс, новая жизнь новых христиан - людей, чужих Христу, но встретивших его в свидетельстве до смерти мартира-мученика, для которого, как и для Христа-Самарянина, они - не чужие.
...Христос не просто умирает, чтобы кому-то что-то доказать - но чтобы созидать, строить, молча, когда уже нет сил, строить немыслимое, то, чего не может быть - вопреки всякой безнадежности и вопреки всему. "Ныне будешь со Мной в раю!" Ныне - священное пророческое древнее слово, означающее - "День Господень настал!" Этот День настал - во тьме и на Кресте, и он распространяется с одного Креста на соседний, ничем не примечательный, обычный смертный крест...
Монашество - синоним мученичества и христианства вообще. Христианин есть "мартир", свидетель-мученик, и таков он по своему призванию и исполнению имени своего в своей жизни. Исторически высоты реализации христианского призвания в большинстве своем достигались в такой форме воплощения мартирии в современной ему культуре, как монашество.
Однако это не говорит, что мартирия может осуществляться только в форме монашества, или - пойдем здесь и дальше - что мартирия может осуществляться только в раннехристианской форме. Скажем даже, что мартирия не всегда предполагает насильственную смерть за убеждения. Видим мы тайну мартирии на примере Матери Христа Бога, не умершей от руки убийцы, а уснувшей на Своем ложе, но, тем не менее, принявшей и принимающей участие во всем, что делал и делает Ее Сын.
Неслучайно традиция усваивает ей и мученичество - бескровное, а потом и называет Ее Монахиней. Это все - выражение невыразимой тайны христианства, сокровенной жизни умерших со Христом в Боге, умирающих с Ним за жизнь мира.
Он - Агнец, но она - Агница. Его друзья-мученики тоже называются агнцами и агницами в гимнографии - "Агнца Божия проповедавше, и заклании бывше, якоже агнцы, Того, мученики, молите…" Молите - как? Общей с Ним Евхаристией за жизнь мира, ибо раны и истерзанные тела их стали Его язвами гвоздиными, живоносными язвами, которых касался Фома… Он кладет руку на плечо каждого - как единственного и говорит - "о, возлюбленный брат Мой!" - ибо общее у них страдание и жертва. Вместе они - навсегда: мартир-христианин, исчезающий, иссякающий в искренней жертве своей, и Христос, подхватывающий его на руки в последний момент (а, быть может, лучше сказать - после "последнего момента", когда уже "по-человечески" все потеряно?) - оживляющий его приобщением к Жертве Своей за жизнь мира и желающий его участником жертвенника… И христианин ест и пьет, и видит Бога…
Как назвать эту тайну? По-разному проявлялась она в жизни народа христиан, "третьего рода", не от мира сего. Не облекается она в слова, апофатично уходит от именования, и при этом сохраняет простое имя свое - слово, найденное учениками первых лет после схождения Духа Святого в Антиохии, - быть христианами.
Когда в ищущей Бога России XIX века принято было называть эту тайну монашеством, прозвучало парадоксальное слово святителя Феофана: "Монашество есть, с отречением от всего, непрестанное умом и сердцем пребывание в Боге. Монах тот, у кого так устроено внутреннее, что только есть Бог да он, исчезающий в Боге… Вышних ищите, горняя мудрствуйте. Живот ваш сокровен есть со Христом в Боге (Кол. 3:1-3). Это и есть монашество. Не черная ряса, не клобук - монашество, даже не жизнь в монастыре. Пусть все это изменится, но монашество во веки пребудет, пока останется на земле человек-христианин".
Освободив потоки вод,
Замки срывая с рек,
Он собирает хоровод,
Неистовый Хорег!
Но кто за Ним дерзнет пойти,
Сквозь свет и синеву -
Пить от потока на пути
И вознести главу?
Подаст Он ланям водопой,
Замки срывая с рек -
Веселый Странник, Бог Живой,
Убитый Человек.
Но - посмотри! - средь света дня
Зовет Он в хоровод!
Не опалит Его луна,
И солнце не ожжет.
Лишь Серафим со взмахом крыл,
что светел, синь и ал,
в смятенье помнит, как Он жил
и как Он умирал.
Но - не дано теперь прервать
Веселый путь Его!
…Лишь Сам Себя Он может дать,
А больше - ничего.
Его рука раздвинет рожь,
Пронзенная гвоздьми,
И, хоть охватит сердце дрожь,
Но - хлеб из рук возьми!
Освободив потоки вод,
Замки срывая с рек,
Он созывает хоровод,
Неистовый Хорег!
+++
В Писании не говорится о том, что Она видела Его по Воскресении - это уже иной мир и иная тайна, лежащая в Земле Живых, от которой был взят Ее Сын Единородный и Возлюбленный, там, где Троический Совет, и трапеза, и исполнение тайны жертвоприношения Исаака в Жертве одного из Трех Странников, принятых Авраамом в дубраве Мамвре.
Ольга Шульчева-Джарман
