31 марта — годовщина кончины матери Марии (Скобцовой)

Для многих жизнь матери Марии была камнем преткновения. В прошлом социал-революционерка, дважды бывшая замужем, обратившись в христианство, она осталась мыслителем левых взглядов, анархисткой революционного духа. Многих эмигрантов шокировала ее дружба с евреями.

Она, монахиня, признавала, что жизнь большинства монастырей представляет собой лишь бледный суррогат жизни семейной. Это возмущало и почитателей созерцательного отшельничества, и ревнителей Opus Dei. Она отказалась от всякого уюта, будь то литургическое убаюкивание или тишина монастырского затвора, принимая до конца, до самой смерти суровую бедность, неиссякаемую изобретательность любви, чтобы навсегда занять свое место в "истощании", самоумалении Бога, ставшего человеком и в этом явившего миру все безумие Своей любви.

В этой женщине нескончаемая, неистовая и необузданная сила жизни была как затяжной прыжок любви. Не той любви, которая постепенно восходит к бесстрастию, но любви распятой, которая расширяется до бесконечных пределов и перерастает в духовное материнство. Руководствуясь чувством материнского сопереживания, девушкой-революционеркой она укрывала от полиции нищих ялтинских студентов, обучала письму питерских рабочих и, выйдя в 18 лет замуж по неудержимому порыву души, жаждала спасти будущего мужа от алкоголя и нищеты. Разве Александр Блок, питавший к ней щемящее чувство сострадания, не просил ее каждый день хотя бы просто проходить под его окнами и "по-матерински" вспоминать о нем?

Результатом страстной любви или стремления обрести защиту был, пожалуй, только ее второй брак, заключенный в разгар Гражданской войны. Но смерть любимых дочерей наполняет ее материнское чувство новым смыслом, связанным со второй евангельской заповедью любви к ближнему. Она пишет: "Смерть открыла новую дорогу передо мной и новое назначение в жизни - быть матерью для всех, кто нуждается в заботе, внимании или помощи". Эта любовь ей откроется в образе Божией Матери, которая у подножия Креста созерцает в Распятом одновременно и своего Сына, и своего Бога. "Точно так же и нам, - говорила мать Мария, - надлежит открывать в каждом человеке одновременно образ Божий и сына, который нам дан в сострадание". Эта любовь запечатлена на ее последней равенсбрюкской иконе.

"У меня материнское чувство ко всем", - писала мать Мария. Ко всем: докерам Марселя, шахтерам железорудных месторождений в Пиренеях, душевнобольным, наркоманам и алкоголикам. Ночью она шла в трущобы и притоны, чтобы их утешить, приводила к себе домой, чтобы приласкать, как детей. Ко всем: гонимым евреям с желтой звездой и ее сокамерницам по Равенсбрюку. Посреди стольких бедствий хрестоматийное противопоставление любви к ближнему и к дальнему мать Мария считала пустым. Нужно не противопоставлять, а складывать и умножать. Любовь не делится. Стремясь каждого человека любить как своего сына, она умело организует Православное дело со странноприимными домами и сетью дружеских связей и мирную борьбу в духовном сопротивлении оккупантам. Даже в лагерях рабства и смерти ей удавалось собрать вокруг себя небольшие учебные кружки, в которых заключенные обретали вкус к красоте и творческой мысли, ощущая себя в высшей степени свободными.

Мать Мария продолжает великую православную традицию любви к ближнему, принимающей добровольные страдания до безумия. До юродства во Христе. Известно, что вершиной православного монашества является уединенное созерцание, в котором тебя всецело поглощает любовь к Богу (первая заповедь). Монах призван стать столпом, соединяющим небо и землю. На этом пути подстерегает гордыня, сердечное окаменение, поклонение подвигам, презрение к жизни и Божиим тварям. Вот почему Бог непрестанно испытывает и смиряет нас, посылая в мир свидетелей всепоглощающей любви к ближнему.

В жизнеописаниях отцов-пустынников рассказывается о том, как Христос нередко и самых великих аскетов посылает научиться мудрости у простого поденщика, у матери семейства, у разбойника. Пусть, живя среди людей, они научатся по-настоящему любить своих ближних. Смирение, свобода, естественность любви, отказ от всякого фарисейства - таково "юродство во Христе", которое в России ХХ века нередко принимало пророческий характер...

Именно этот путь выбрала себе мать Мария. Составленный ею сборник жизнеописаний святых показывает, что святому Кассиану, который спешит предстать пред Господом Богом, благочестиво закрыв глаза, она предпочла святителя Николая, который по дороге вытаскивает из грязи телегу крестьянина. Ибо Бог был в мужике, попросившем о помощи. Мать Мария любила также историю аввы Серапиона из Египетской пустыни, который тут же продал Евангелие, свое единственное достояние, чтобы выкупить человека, оказавшегося в тюрьме. С той же простотой и решимостью она воплощала в своем богословии встречи слова из 21-й главы Евангелия от Матфея.

Мать Мария хорошо знала, что взгляду беззаветной любви открываются в ближнем не только образ Божий, но и окарикатуривающее действие дьявола. Вот почему подлинная встреча призвана стать "таинством брата", ожесточенной духовной бранью, в которой силой Церкви изгоняются нечистые духи. Ее размышления об аскезе встречи и "второй евангельской заповеди" стали важнейшим вкладом в христианскую мысль нашего времени.

В духовной истории православия судьба матери Марии одновременно становится неким итогом и пророчеством. К.П. Победоносцев, грозный обер-прокурор Святейшего Синода, в детстве учил ее (она была его любимицей) любви к ближнему вместо любви к дальнему. Она открыла, что он любил человека, а не человечество. Революционеры учили ее любви к дальнему. Революция показала, что они любили человечество, но не человека. Русское возрождение привило ей вкус к духовному, хотя, являясь революционером, она никогда не была материалистом, но это было духовное малокровие, не имевшее связи с жизнью, лишенное социально-творческой силы.

Мать Мария не проповедовала, а любила. Она всегда помнила, что по-настоящему драгоценно только то, что воздает подобающую честь образу Божию в человеке.

Ее судьба является пророчеством о тайне Церкви и еврейского народа. В том, что христиане принимают добровольные страдания и смерть за евреев или вместе с ними, она видела приближение того эсхатологического момента, когда Ветхий Израиль откроет, наконец, подлинный лик Иисуса Христа и признает в Нем своего Мессию, Распятого на кресте.

Жизнь и смерть матери Марии является пророчеством для нас, жаждущих опасностей и любви, но не ведающих, где можно обрести Бога. Бог - в центре, Он - в гуще существ и вещей, в плотности самой материи, в страдании и сострадании. Церковь есть не что иное, как мир сей на пути обожения; в Церкви мироздание открывается уже не как гроб, а как материнская утроба.

Это преображение мира требует творческого созерцания, действенной любви, личного сострадания, надлежит заново изобрести жизнь, чтобы людям дать не только хлеб, но и красоту, риск и торжество.

Не будем забывать, что мать Мария умела создавать такие места, в которых жизнь возрождалась и разгоралась. Она украшала их иконами и вышивкой. Она непрестанно творила не только поэмы, но и подлинные "мистерии", которые до сих пор ждут своего часа.

Судьба матери Марии являет невероятное многообразие современного православия. Перед Церковью она ставит актуальную проблему о новых формах монашеской жизни, в центре которой стояла бы вторая евангельская заповедь.

Мать Мария хотела стать монахиней не ради отшельнического или общежительного жития, а для того, чтобы засвидетельствовать решимость отдать себя до конца. При этом она неминуемо вступала в противоречие с традиционными представлениями. Разве не настал наш черед осуществить то, к чему стремилась она?

Митрополит Евлогий, постригая ее в монашество, указал ей подвизаться "в пустыне человеческих сердец". Со всем пылом и творческой силой мать Мария стремилась к обостренному, почти анархическому чувству свободы в Духе Святом. Разве мы не слышим в этом зов нашего времени?

Наряду с великими созерцателями и безмолвствующими этот источник нам сегодня необходим как никогда. Разве мы не нуждаемся и в великих творцах любви, великих творцах жизни, способных оживотворить "пустыню сердец"? Сейчас не время их противопоставлять друг другу.

Последнее слово также против любителей житийной литературы. Мы любим и почитаем мать Марию не вопреки ее необычности, ее беспорядочности, ее страстям, но благодаря им. Посреди стольких благочестивых слов и блаженных кончин она остается невероятно живой. Внешне малопривлекательной и неопрятной, сильной, крепкой и несгибаемой - да, живой.

Ее страсти, ее сострадание, ее страдание.

Оливье Клеман
Перевод иерея Димитрия Сизоненко
Публикуется с сокращениями