Отец Николай: "Бомбежки и голод я не помню - был в то время очень мал. Мама таскала меня с пятого этажа в подвал, когда начинался воздушный налет, а сама еле ходила - была дистрофиком. Она рассказывала: "125 граммов хлеба давали. Ты возьмешь этот кусочек, раскрошишь, пальчик помусолишь и каждую крошку в рот кладешь. Я смотреть на тебя не могла".
Отца будущего священника, Михаила Гундяева (который после войны принял священнический сан), в блокаду с семьей не было: его призвали в армию. А потом, узнав, что у него техническое образование, отправили на Горьковский автозавод, где он работал военпредом - принимал сошедшие с конвейера самоходные орудия.
Отец Николай: "Отец говорил, что это была крайне ответственная работа - если что-то оказывалось не так, первыми ставили к стенке именно военпредов".
После освобождения Ленинград от блокады отец Николай с матерью уехали к крестной - под Москву, в поселок Кудиново.
Отец Николай: "День Победы я помню. Меня разбудили среди ночи и сказали: „Ты знаешь, что день Победы?“, а я стал плакать из-за того, что меня разбудили - сначала даже ничего не понял".
Примерно через год семья вернулась в Ленинград.
Отец Николай: "Помню улицы с разбомбленными домами, но мама мне объясняла, что это большое счастье, когда вокруг не свистят снаряды. Дай Бог, чтобы это никогда не повторилось. Ни одна страна Европы не пережила такого, как Россия. И горько сознавать, что в Европе порою с намного большим уважением относятся к памяти о той войне, чем в России".
"Вода живая",
06.05.10