3
сентября 2008
«Вода живая» начинает серию публикаций к 30-летию кончины митрополита Ленинградского и Новгородского Никодима (Ротова), почившего 5 сентября 1978 года. В беседе с ответственным редактором «Воды живой» протоиереем Александром Сорокиным владыка вспоминает о своих встречах с митрополитом Никодимом и рассуждает о его роли в истории Русской Православной Церкви.
"Вода живая" начинает серию публикаций к 30-летию кончины митрополита Ленинградского и Новгородского Никодима (Ротова), почившего 5 сентября 1978 года. Как уже сообщалось в нашей ленте новостей, свежий, сентябрьский номер официального журнала Санкт-Петербургской митрополии "Вода живая. Санкт-Петербургский церковный вестник" посвящен памяти митрополита Никодима. Номер содержит эксклюзивные воспоминания о владыке, собранные непосредственно к юбилею, среди них - интервью правящего архиерея Санкт-Петербургской епархии, митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Владимира. В беседе с ответственным редактором "Воды живой" протоиереем Александром Сорокиным владыка вспоминает о своих встречах с митрополитом Никодимом и рассуждает о его роли в истории Русской Православной Церкви.
- Владыка, первый вопрос к Вам о том, как Вы познакомились с митрополитом Никодимом, каково было Ваше первое впечатление, как складывались у Вас с ним отношения в дальнейшем?
-А что, если бы, допустим, они увидели эту газету?
И вот Владыка Никодим мне и говорит: "Смотрите, скольких холостяков он уже убрал. Не думаете ли, что таким же образом может обойтись и с Вами?" И мне пришлось согласиться. Конечно, когда он мне так Парийского нарисовал, я понял, что мне деваться некуда. В Троице-Сергиевой Лавре меня постригли в монашество, Владыка Никодим сам присутствовал. И я поехал в Иерусалим - это было в марте 1962 года - как заместитель начальника Русской Духовной Миссии. Там я какое-то время пожил, послужил, а летом начались международные заседания. Владыка уже тогда имел на меня виды, знакомил, вводил в курс дел. Мы ездили с ним в Париж на заседание ВСЦ, потом в Боссэ (Швейцария), там жили неделю-другую, чтобы познакомиться с наиболее известными деятелями. Когда мы приехали в Москву, он говорит: "Пока никуда не уезжайте, живите здесь, занимайтесь, чем хотите, служите в Лавре". А у меня брат в Москве жил, так что в плане жилья было удобно. И хоть я никак не мог понять, зачем ему нужен, конечно, я послушался. Был там и отец Виталий, хорошо знакомый мне, как я уже говорил, по Ленинградской академии. И он тоже не поймет, в чем дело, почему нас тут держат. Проходит какое-то время, выясняется, что католики начали процесс приглашения православных в качестве наблюдателей на первую сессию II Ватиканского собора.
Сначала переговоры католиков с православными на эту тему велись через Вселенского Патриарха - через него обратились ко всем Православным Церквам. На что Русская Православная Церковь ответила (а делали это как раз Владыка Никодим с отцом Виталием), что пришлет своих делегатов только в том случае, если получит прямое приглашение, так как мы являемся автокефальной Церковью. И вот мы сидим и ждем - несколько недель. Наконец как-то раз поехали служить в храм "Всех скорбящих Радость" на Ордынку к архиепископу Киприану (Зернову). Читаем акафист, и на акафисте митрополит Никодим возводит меня в сан архимандрита (а я был иеромонахом) - одевает крест с украшениями, митру. Я не пойму, почему нельзя было на Литургии, спокойно, как это принято…
- Именно из иеромонаха в архимандриты?
Поселили нас в очень скромной гостинице Святого Ангела, положили какие-то деньги на счет, и мы там жили. Пробыли там все время сессии, были на всех заседания, после чего Владыка Никодим сказал: "Сессия закончена, так что уезжайте из Рима, отдохните две недели. Но в Риме не оставайтесь, чтобы в Константинополе не подумали, что мы ведем какие-то тайные переговоры". Отец Виталий поехал домой, а я - в Иерусалим. Собрал там вещи, 20 декабря 1962 года искупался в Мертвом море, поклонился всем святым пророкам, все камни, как говорится, перецеловал и через Париж вернулся в Москву.
-А почему через Париж?
- Париж мне очень понравился. Зимой там было мало народу, и я получил колоссальное удовольствие, гуляя по Парижу. Потом я прилетел в Москву, и Владыка Никодим меня поздравил с тем, что Священный Синод принял решение возвести меня в сан епископа и назначить постоянным представителем Русской Православной Церкви при Всемирном Совете Церквей. 30 декабря в Трапезном храме Троице-Сергиевой Лавры состоялась моя хиротония. Я посидел две недели, знакомясь со всеми документами, и поехал в Женеву. Потом мы встречались с Владыкой Никодимом много раз, участвовали в различных встречах.
Приходилось участвовать и в трудных встречах, когда сталкивались с антисоветскими высказываниями. Надо было находить выходы из трудных ситуаций. Тут уж нужно было уметь отвечать. Помню, когда какой-то корреспондент спросил в очередной раз: "Почему вы не протестуете, не возражаете против притеснений Церкви в вашей стране?" Никто не нашелся, что ответить, а отец Виталий говорит (он немного заикался и имел белорусский говор): "А-а-а, Владыка, благословите, й-й-я скажу"... - И, обращаясь к журналисту, говорит: "Только чэстно, скажите мне чэстно, как христианин, а как бы Вы поступили?"
И корреспонденту нечего было возразить.
- Владыка, Вы как-то сказали, что митрополит Никодим умел находить выходы из практически нерешаемых ситуаций. Как Вы думаете, за счет каких своих качеств?
Митрополит Никодим устраивал много приемов, встреч, пытаясь заручиться поддержкой и пониманием у как можно большего круга людей. Был он очень деловой, талантливый, и если бы не он, то от Церкви бы осталось, наверное, совсем немного. Он сумел многое сохранить.
- И тем не менее его личность воспринимается весьма по-разному: для кого-то он является символом успешного выживания Церкви в трудных условиях, а кто-то, наоборот, считает, что он шел на недопустимые компромиссы с безбожной властью. Почему такая разноголосица мнений и оценок?
Он очень любил богослужение. Служил много и подолгу, торжественно. Духовенство могло стоять десятками. И хотя не был музыкальным, при нем был создан хор духовенства. Впрочем, эту историю я плохо знаю, так как уже был или за границей, или в других епархиях. Кстати, в мою бытность архиепископом Псковским, - а это было, когда в Ленинграде был митрополит Алексий, нынешний Святейший, - хор духовенства из Ленинграда посетил Святогорский монастырь, и все пожелали спеть "Вечную память" у могилы Пушкина. Тогда там был музей, директор Гейченко воспринял эту идею очень критично и не хотел, чтобы пел хор. Но когда он все же услышал пение, то так расчувствовался, что даже позвал нас спеть у окон дома, где жил Александр Сергеевич: "Он наверняка, - говорит, - сам придет послушает!" И когда духовенство запело, он просто вытер рукой слезы и ушел.
- Владыка, вопрос к Вам как к управляющему Санкт-Петербургской епархией, той кафедрой, которой когда-то, более тридцати лет назад, управлял митрополит Никодим. Конечно, за эти годы произошли огромные изменения и в жизни страны, и в жизни Церкви, в том числе и нашей Епархии, но можно ли сегодня, спустя три десятка лет, говорить о сохранении здесь памяти и наследия митрополита Никодима? И как чтится память Владыки Никодима в нашей Епархии?
- Во-первых, конечно, это люди, которых он избирал и приближал. Все, кого он постригал и рукополагал, конечно, его помнят и поминают. Основной день здесь - это, конечно, 5 сентября, день его кончины, а также неделя жен-мироносиц, день его Ангела. Во-вторых, это красивые праздничные богослужения, традиция которых сохраняется доныне. Я не был здесь в те времена, но, думаю, не ошибусь, если предположу, что именно он культивировал здесь совершение как можно более праздничного богослужения, в том числе соборного. Ведь обычно каждый служит у себя на приходе или в соборе. А он, наоборот, любил служить в разных местах и приглашал духовенство из других приходов. Возил с собой целый штат духовенства.
- Можно ли сказать, что митрополит Никодим "вписался" в Петербург (тогда, конечно, Ленинград) - город, задуманный как город диалога культур и открытости к различным контактам?
- Думаю, что конечно. Правда, были те, кто не очень принимал его такую открытость, в частности, его симпатии католикам. Но я думаю, что он искал тогда опору в каком-то сильном институте - таком, как Ватикан. Надеялся, что они помогут. Он туда и ездил, его там принимали, в конце концов, он там и скончался. И он охотнее контактировал с католиками, нежели с протестантами, так как католики все-таки ближе, и эта близость глубже. Он видел там благодать Святого Духа. Был, думаю, еще один существенный момент: Владыка был монах, и в этой связи ему импонировал целибат священства, принятый в Католической Церкви. Он считал, что женщина мешает служить. И многих склонял к монашеству. Его постриженников у нас довольно много, в том числе среди наших архиереев. Со многими из них он вел личные беседы - гуляя вот здесь, по садику, порой до поздней ночи - уговаривал принять монашество.
- Можно ли назвать митрополита Никодима традиционным русским архиереем, несмотря на широкую международную и экуменическую деятельность?
Владыка Никодим нам всем помогал, много раз защищал, и поэтому в Русской Церкви он оставил, конечно, огромный след. В самую критическую минуту, когда левые силы (коммунисты) уже готовы были окончательно раздавить Церковь, он не дал им этого сделать.
Беседовал протоиерей Александр Сорокин.
ИА "Вода живая",
03.09.2008.
- Владыка, первый вопрос к Вам о том, как Вы познакомились с митрополитом Никодимом, каково было Ваше первое впечатление, как складывались у Вас с ним отношения в дальнейшем?
- Первый раз я его увидел именно здесь, в Ленинграде, в наших Духовных школах. К тому времени я сам уже закончил Академию и был профессорским-стипендиатом. Владыка Никодим, тогда еще, кажется, в сане игумена, приезжал в библиотеку, будучи студентом заочного обучения. Так случилось, что заболел делопроизводитель заочного сектора, и меня, как стипендиата, поставили его заменить - принимать людей, координировать расписание и тому подобное. Отец Никодим тогда служил в Русской Духовной Миссии и специально приезжал сдавать экзамены. Поначалу в нашем общении не было ничего примечательного, но потом, когда я стал преподавателем и меня стали привлекать к работе с гостями, в том числе иностранцами, наши пути стали пересекаться гораздо чаще. После назначения отца Никодима в Отдел внешних церковных сношений процесс нашего участия в международных событиях значительно активизировался. Примерно тогда же к этой деятельности был привлечен и отец Виталий Боровой, профессор Ленинградских Духовных школ, окончивший в свое время богословский факультет Варшавского университета, который был необычайно образованным и культурным человеком (скончался совсем недавно, в этом году на Благовещение, на 93-м году жизни. - Ред.), знавшим несколько языков. Эта связь с Ленинградскими Духовными школами, наверное, и сыграла свою роль в том, что меня стали также привлекать к активному участию в международной деятельности.
В Академии я тогда уже преподавал Священную историю Ветхого Завета - кстати, вместо ушедшего из Академии и отрекшегося от Церкви известного профессора-протоиерея Александра Осипова. Помню, как тогда Николай Дмитриевич Успенский сказал на ученом совете: "Для нас для всех, для преподавателей, эта дисциплина в любом случае будет новой, так что имеет смысл ее взять тому, для кого вообще любая дисциплина будет новой". Так я стал преподавать Ветхий Завет. Как раз в это время Владыка Никодим и был озабочен подбором кадров в Отдел внешних церковных сношений. И, думаю, не без подсказки отца Виталия включили и меня в число таковых.
Помню, в декабре 1959 года в Советский Союз приехал генеральный секретарь Всемирного Совета Церквей доктор Виссерт-Хуфт, и мы его встречали. Воскресное декабрьское утро, мы готовимся к встрече высоких гостей, а тут говорят: "Осипов отрекся!" В "Правде" было напечатано его письмо с отречением. И мы решили скупить все экземпляры газеты в ближайших киосках, чтобы он не попался на глаза гостям.
-А что, если бы, допустим, они увидели эту газету?
-Тогда было бы очень много ненужных проблем. А так они уехали из Москвы на следующий день, так ничего и не узнав. Конечно, там, у себя, они все узнали и поняли. Но зато здесь все прошло спокойно и гладко.
В 1961 году меня включили в делегацию для поездки в Нью-Дели (Индия) на Генеральную ассамблею ВСЦ. Выезды за границу давали нам возможность прежде всего расширять круг своих представлений о жизни Православных Церквей в других странах, а также инославных христиан. Так, из Нью-Дели мы ездили в штат Керола, где познакомились с жизнью Малабарской Церкви, были у них на богослужении.
Как-то в 1962 году ранней весной приезжает Владыка Никодим в Ленинград. Тогда он еще был архиепископом Ярославским, но, конечно, львиную долю времени работал как председатель Отдела. И приглашает он меня на беседу. А я тогда был очень доволен своим положением: преподавал Ветхий Завет, вопрос с жильем тоже был как-то решен. И вот, Владыка Никодим спрашивает, доволен ли я, чем занимаюсь, все ли нормально. Я ответил, что никогда и не мечтал о том, что имею сейчас, - о преподавании, даже о самом пребывании здесь, в Академии, о том, чтобы служить здесь. И тут он стал говорить: "Вам бы надо монашество принять!" Я говорю: "Вы знаете, у меня физические недостатки - перебит позвоночник, гастрит, так что боюсь, строгий монашеский аскетизм мне будет не под силу". Тогда он говорит: "А согласились бы Вы поехать в Иерусалим в Духовную Миссию?" Я опять сначала стал отказываться: "Вы знаете, мне и тут нравится, так что, честно говоря, я бы никуда не поехал". И тут он стал что-то говорить, доказывать, при этом указывая на Льва Николаевича Парийского. В то время это был инспектор Духовных школ. Он был из староверов и во всем придерживался традиционно-консервативных взглядов, а в то время обсуждался вопрос о том, чтобы в Духовных школах возрождать институт монашества в качестве духовно руководящей силы, в том плане, чтобы ректором и инспектором были монахи: ректор-епископ, инспектор тоже из монашествующих. И Лев Николаевич, будучи мирянином, испугался. Когда в Академии стали появляться те или иные монахи, которых Учебный комитет специально назначал с вполне определенными перспективами, они почему-то стали попадать в какие-то некрасивые истории, и их вынуждены были убирать отсюда. Так было, например, с епископом Михаилом (Чубом), который в свое время преподавал здесь, а потом уехал в Тамбов. Был еще монах из Иванова, от которого Парийский тоже избавился. Или архимандрит Павел (Голышев), которого тоже полили какой-то неправдой, и он тоже был вынужден уехать. Потом был отец Петр Гнедич, хороший человек, интеллигентный, но одинокий. Стали двигать, хотели поставить инспектором. Парийский и его "зарезал".
Сначала переговоры католиков с православными на эту тему велись через Вселенского Патриарха - через него обратились ко всем Православным Церквам. На что Русская Православная Церковь ответила (а делали это как раз Владыка Никодим с отцом Виталием), что пришлет своих делегатов только в том случае, если получит прямое приглашение, так как мы являемся автокефальной Церковью. И вот мы сидим и ждем - несколько недель. Наконец как-то раз поехали служить в храм "Всех скорбящих Радость" на Ордынку к архиепископу Киприану (Зернову). Читаем акафист, и на акафисте митрополит Никодим возводит меня в сан архимандрита (а я был иеромонахом) - одевает крест с украшениями, митру. Я не пойму, почему нельзя было на Литургии, спокойно, как это принято…
- Именно из иеромонаха в архимандриты?
- Да, сразу в архимандриты. Возвращаемся домой, я продолжаю ничего не понимать. Чувствую, что отец Виталий что-то знает, но тоже ничего не говорит. Приезжаем в ОВЦС, и нам объявляют: "Завтра вы через Париж летите в Рим. Только что было получено приглашение". Мы тут же собрались и наутро отбыли. В Париже встречает автобус, полный корреспондентов. Оказывается, накануне Константинопольский патриархат прислал свой отказ от присутствия на сессии Собора в связи с тем, что Москва отказывается. Их представитель пришел в Ватикан со слезами на глазах: "Русские не едут, и мы тогда не можем участвовать". И тут мы на следующий день прилетаем в Париж, и на нас набрасываются с вопросами и упреками: "Предатели, изменники и т.п." А ведь мы получили приглашение и поехали! Я только в Париже понял, в чем дело. Журналисты ходили за нами стаями. Потом мы улетели в Рим и на соборе из православных на первой сессии cобора были мы одни. Были также армяне, униаты и другие, но из православных - только мы.
-А почему через Париж?
- Париж мне очень понравился. Зимой там было мало народу, и я получил колоссальное удовольствие, гуляя по Парижу. Потом я прилетел в Москву, и Владыка Никодим меня поздравил с тем, что Священный Синод принял решение возвести меня в сан епископа и назначить постоянным представителем Русской Православной Церкви при Всемирном Совете Церквей. 30 декабря в Трапезном храме Троице-Сергиевой Лавры состоялась моя хиротония. Я посидел две недели, знакомясь со всеми документами, и поехал в Женеву. Потом мы встречались с Владыкой Никодимом много раз, участвовали в различных встречах.
Приходилось участвовать и в трудных встречах, когда сталкивались с антисоветскими высказываниями. Надо было находить выходы из трудных ситуаций. Тут уж нужно было уметь отвечать. Помню, когда какой-то корреспондент спросил в очередной раз: "Почему вы не протестуете, не возражаете против притеснений Церкви в вашей стране?" Никто не нашелся, что ответить, а отец Виталий говорит (он немного заикался и имел белорусский говор): "А-а-а, Владыка, благословите, й-й-я скажу"... - И, обращаясь к журналисту, говорит: "Только чэстно, скажите мне чэстно, как христианин, а как бы Вы поступили?"
И корреспонденту нечего было возразить.
- Владыка, Вы как-то сказали, что митрополит Никодим умел находить выходы из практически нерешаемых ситуаций. Как Вы думаете, за счет каких своих качеств?
- Я бы сказал, что он далеко видел и многое понимал лучше других. Было ведь время, когда хотели закрыть Духовную академию, и он провел через Синод решение открыть иностранный факультет. Именно тогда в стенах Академии появились студенты из Африки, благодаря которым школа уцелела. Эту историю часто вспоминают в связи с митрополитом Никодимом. А в Совете по делам религии ему удалось доказать целесообразность этого: мол, за границей про нас говорят всякие небылицы, и нужно, чтобы обучающиеся иностранцы могли потом там сказать, что здесь все нормально и что мы тут живем и радуемся, благодаря Бога.
- И тем не менее его личность воспринимается весьма по-разному: для кого-то он является символом успешного выживания Церкви в трудных условиях, а кто-то, наоборот, считает, что он шел на недопустимые компромиссы с безбожной властью. Почему такая разноголосица мнений и оценок?
- Прежде всего, я не могу до конца ясно ответить на эти вопросы, так как, чтобы сказать правильно и достоверно, нужно еще многое серьезно изучить. У митрополита Никодима, конечно, были и свои особенности - с одними людьми он близко общался, кого-то держал на расстоянии. Был даже случай, когда его чуть не загубил один молодой неопытный врач, но в последний момент, когда Владыка чуть не умер (при перитоните был поставлен диагноз обыкновенной простуды), вмешался более опытный доктор. Поэтому он был вынужден внимательно выбирать людей для общения.
Кроме того, в чем-то он представлял себе управление Церковью иначе, чем другие. Совет по делам религий его все-таки побаивался: он был очень сильным, имел большое влияние. Да и наши святители не все к нему шли, потому что, наверное, у него были какие-то качества, которые ими не воспринимались. Впрочем, я многого не знаю.
- Владыка, вопрос к Вам как к управляющему Санкт-Петербургской епархией, той кафедрой, которой когда-то, более тридцати лет назад, управлял митрополит Никодим. Конечно, за эти годы произошли огромные изменения и в жизни страны, и в жизни Церкви, в том числе и нашей Епархии, но можно ли сегодня, спустя три десятка лет, говорить о сохранении здесь памяти и наследия митрополита Никодима? И как чтится память Владыки Никодима в нашей Епархии?
- Во-первых, конечно, это люди, которых он избирал и приближал. Все, кого он постригал и рукополагал, конечно, его помнят и поминают. Основной день здесь - это, конечно, 5 сентября, день его кончины, а также неделя жен-мироносиц, день его Ангела. Во-вторых, это красивые праздничные богослужения, традиция которых сохраняется доныне. Я не был здесь в те времена, но, думаю, не ошибусь, если предположу, что именно он культивировал здесь совершение как можно более праздничного богослужения, в том числе соборного. Ведь обычно каждый служит у себя на приходе или в соборе. А он, наоборот, любил служить в разных местах и приглашал духовенство из других приходов. Возил с собой целый штат духовенства.
- Можно ли сказать, что митрополит Никодим "вписался" в Петербург (тогда, конечно, Ленинград) - город, задуманный как город диалога культур и открытости к различным контактам?
- Думаю, что конечно. Правда, были те, кто не очень принимал его такую открытость, в частности, его симпатии католикам. Но я думаю, что он искал тогда опору в каком-то сильном институте - таком, как Ватикан. Надеялся, что они помогут. Он туда и ездил, его там принимали, в конце концов, он там и скончался. И он охотнее контактировал с католиками, нежели с протестантами, так как католики все-таки ближе, и эта близость глубже. Он видел там благодать Святого Духа. Был, думаю, еще один существенный момент: Владыка был монах, и в этой связи ему импонировал целибат священства, принятый в Католической Церкви. Он считал, что женщина мешает служить. И многих склонял к монашеству. Его постриженников у нас довольно много, в том числе среди наших архиереев. Со многими из них он вел личные беседы - гуляя вот здесь, по садику, порой до поздней ночи - уговаривал принять монашество.
- Можно ли назвать митрополита Никодима традиционным русским архиереем, несмотря на широкую международную и экуменическую деятельность?
- Думаю, что у нас на Руси было много благочестивых и преданных архиереев, которые отказались от житейских благ ради блага Церкви. Несомненно, к их числу относится и Владыка Никодим. Ничего лишнего у него не было, хотя, конечно, как видному иерарху и председателю ОВЦС, ему делали много подарков, многое предоставляли, но сам он был достаточно скромный человек. И когда у кого-либо из нас были какие-нибудь проблемы, мы шли не в Синод или к Патриарху (Святейший Алексий I был уже пожилой, а его личный секретарь Даниил Андреевич Остапов был мирянин), а к Никодиму.
Помню, как у покойного Владыки Николая (Кутепова) в его бытность епископом в Ростове-на-Дону были большие трудности в отношениях с уполномоченным - безбожником, хулиганом и алкоголиком. Он довел Владыку Николая до того, что тот уже просто видеть его не мог. И поехал он в Москву, но не в приемную Патриарха, а к Никодиму: "Владыка, куда угодно, только не в Ростов, а то я его побью!" Он ведь был фронтовик. Как-то раз уполномоченный на него начал кричать и стучать кулаком по столу: "Не езди туда-то и туда-то!" Владыка Николай говорит: "Вот, посмотри на мои ноги (а он на фронте потерял стопы ног), я воевал, а ты тут сидел и сидишь - водку пьешь! Что ты на меня стучишь кулаком?!" И Владыка Никодим перевел его сначала в Калугу, а потом во Владимир. Сам я не был в таких ситуациях, когда надо было уже "за ушки вытаскивать" и просто спасать, а другие были - и он спасал!
Беседовал протоиерей Александр Сорокин.
ИА "Вода живая",
03.09.2008.
Раздел:
ИА "Вода живая"
Журнал "Вода живая.Санкт-Петербургский церковный вестник" Санкт-Петербургская духовная академия протоиерей Александр Владимирович Сорокин митрополит Владимир (Котляров Владимир Саввич) митрополит Никодим (Ротов Борис Георгиевич) 5 сентября 1978 - день преставления митрополита Ленинградского и Новгородского Никодима (Ротова)
